"Отец родной послал нас сюда"

В телефонных разговорах обвиняемый по "делу замов Тулеева" Алексей Иванов называл потерпевшего Цыганкова негодяем.

Почему олигархи Юшваев и Якобашвили не интересовали чиновников? Зачем Иванов скрывал от угольного магната Щукина информацию об обременениях «Разреза Инского» и зачем вступил в диалог с «картонным мажоритарием»? Окончание допроса Алексея Иванова в репортаже Тайги.инфо.

В середине ноября 2016 года по обвинению в вымогательстве у собственника шахты Антона Цыганкова 51% акций (513 штук) АО «Разрез Инской» стоимостью, по версии потерпевшего, более миллиарда рублей, были задержаны восемь человек: заместители губернатора Кузбасса Амана Тулеева Алексей Иванов и Александр Данильченко, начальник департамента административных органов региона Елена Троицкая, миллиардер из списка Forbes Александр Щукин и его доверенное лицо Геннадий Вернигор, руководитель СК РФ по Кемеровской области Сергей Калинкин, замглавы второго отдела по расследованию особо важных дел СК РФ по Кемеровской области Сергей Крюков и старший следователь Артемий Шевелёв. Процесс под председательством судьи Александра Вялова начался 31 октября 2018 года в Центральном районном суде Кемерова. Семеро из восьми подсудимых находятся под домашним арестом, а генерал-лейтенант Калинкин — в СИЗО. Обвинение предъявлено по ч. 3 ст. 163 УК РФ за вымогательство организованной группой в особо крупном размере.

Более чем за полтора года судебного разбирательства были допрошены более сотни свидетелей, оглашены "прослушки" телефонных разговоров фигурантов дела и характеризующие материалы на каждого подсудимого, размещаем их краткое изложение после содержания допроса.

Публикуем третью, заключительную часть допроса генерал-майора полиции и бывшего заместителя Амана Тулеева Алексея Иванова. Первую часть, где Иванов рассказывает о своих служебных обязанностях и роковом распоряжении губернатора, вторую часть — о событиях в кабинете следователя Шевелева, которые легли в основу обвинения, и характеристику подсудимого можно прочитать в предыдущих публикациях о ходе процесса.

Допрос Алексея Иванова. Часть III (окончание)

План составил Тулеев. Сговора не было

Отдельную главу составили вопросы защитника Александра Щукина Михаила Пендюрина о предварительном сговоре подсудимых, их взаимных обязательствах и распределении ролей.

«Вступили в преступный сговор на совместное с ним и другими лицами вымогательство у Цыганкова принадлежащих тому акций АО „Разрез Инской“ в пользу Щукина с применением насилия и угрозой применения насилия?» — зачитал адвокат Иванову фрагмент обвинительного заключения.

«Лично мне Щукин не предлагал требовать акции, принадлежащие Цыганкову, — отрицал Иванов, — А тем более обсуждать возможность заключения его [Цыганкова] под стражу и применения каких-то других мер, возбуждения дела и задержания. Обсуждал ли Щукин это с другими лицами, мне неизвестно. Во всяком случае, мне никто об этом не говорил. Хочу здесь подчеркнуть, что фамилия Щукина как потенциального инвестора возникла уже после разговора с Цыганковым, и я позвонил ему».

«Скажите, давали ли вы свое согласие, даже неумышленное и без корыстной заинтересованности, на указанное предложение Щукина?» — уточнил Пендюрин.

«Сговора не было, — настойчиво повторил Иванов. — Во-первых, мне никто ничего не предлагал, и во-вторых, я своего согласия, конечно, не давал».

Пендюрин: «В период с 8 по 11 июля 2016 года вступали ли вы с Калинкиным и Щукиным в сговор, — адвокат добавил фамилию еще одного „заговорщика“ из обвинительного заключения, — на совместное вымогательство у Цыганкова в пользу Щукина 513 акций АО „Разрез Инской“ с применением насилия в виде задержания акционера АО „Разрез Инской“ Цыганкова в порядке ст. 91 УПК РФ, а также с угрозой применения насилия в виде угрозы избрать Цыганкову в качестве меры пресечения заключение под стражу с содержанием в следственном изоляторе?»

Иванов: «В сговор на вымогательство акций у Цыганкова со Щукиным и с Калинкиным, я заявляю категорично, не вступал. Впервые я узнал о том, что задержан Цыганков, в вечернем разговоре с Калинкиным 11 июля 2016 года, накануне изучаемых нами событий».

Пендюрин: «Разрабатывали ли вы совместно с Калинкиным и с ведома Щукина совместный план совершения преступления?»

«Как я уже говорил, никакого плана не существует, его не было. Никто события не планировал. „План совершения“ не составлялся и не обсуждался ни со Щукиным, ни с Калинкиным. План действий, как я считаю для себя, был мне составлен совершенно четко и однозначно, с постановкой задач, с пунктами, губернатором на совещании утром 12 июля 2016 года. А ранее, как я уже говорил, на заседаниях по финмониторингу, то, что касалось моей компетенции, и на оперативных совещаниях у Макина, и у губернатора, в частности, на аппаратном совещании 11 июля 2016 года. Это как раз и был мой план действий, что написано в документах, которые мы с вами смотрели, в том числе, в моем рабочем ежедневнике, который мы также изучали здесь».

Защитник Пендюрин задал вопрос о планах по вымогательству акций и применению насилия к Цыганкову еще в нескольких вариациях, как это указано в обвинительном заключении, поскольку обвинение сформулировано для каждого подсудимого индивидуально.

Так, например, выглядит обвинение Алексея Иванова: «В период с 8 по 11 июля 2016 года в городе Кемерово Иванов, действуя согласно разработанному совместно с Калинкиным плану, и в соответствии с отведенной ему ролью, вступил в сговор с Данильченко и Троицкой об их участии в совместном со Щукиным, Калинкиным и другими должностными лицами СУ по Кемеровской области вымогательстве у Цыганкова акций АО „Разрез Инской“ в пользу Щукина с применением к Цыганкову насилия в виде задержания его в порядке ст. 91 УПК РФ, а также с угрозой применения к Цыганкову насилия в виде избрания ему меры пресечения — заключение под стражу».

А такая формулировка в заключении у Александра Щукина: «Иванов обязался перед Щукиным и Калинкиным, действуя совместно и согласованно с Данильченко и Троицкой, встретиться с задержанным Цыганковым и потребовать от него передачи акций АО „Разрез Инской“ в распоряжение Щукина под угрозой применения к Цыганкову насилия в виде избрания меры пресечения — заключение под стражу».

«Еще раз повторюсь, что никакого плана с Калинкиным, с ведома Щукина, мы не составляли, — настаивал, отвечая, Иванов. — С Троицкой и Данильченко, как я уже говорил, в сговор вступать я не предлагал. Задача необходимости встречи с собственником была обозначена губернатором на утреннем совещании 12 июля 2016 года. Вопрос об акциях на этом совещании совершенно не поднимался, и задача такая не ставилась. Передача акций не обсуждалась вообще. Впервые вопрос купли-продажи акций встал у нас в разговоре со Щукиным в обеденное время с 13 до 14 часов в телефонном разговоре 12 июля 2016 года уже после встречи с Цыганковым. О том, что Цыганков будет задержан и идет доследственная проверка по ст. 201 УК РФ, повторюсь, я узнал от Калинкина 11 июля 2016 года поздно вечером. О том, что возбуждено уголовное дело по ст. 145 УК РФ [невыплата заработной платы] я знал ранее. У меня не было сомнений в наличии процессуальных оснований в возбуждении уголовного дела и задержании Цыганкова. Я этот вопрос просто для себя не ставил, это компетенция совершенно не моя, при этом я не сомневался, что все находится в правовом поле. Как дальнейшие события подтвердили, во всяком случае, до августа 2016 года, все было в правовом поле. Никаких обязательств перед Щукиным по вышеперечисленным действиям я не брал. У меня были обязательства только перед губернатором по выполнению поставленных им задач, что я и делал вечером 12 июля 2016 года, отчитываясь перед ним по телефону».

Снова паяльники по-телефону: «уговаривать» и «заставлять»

По ходатайству стороны защиты суд огласил расшифровку трехминутного телефонного разговора Алексея Иванова и первого вице-губернатора Максима Макина, который состоялся в 12 июля 2016 года в 17:46, когда Цыганков и Вернигор в кабинете следователя Шевелева вели разговор об акциях «Разреза Инского».

Денисова: Алло, Алексей Владимирович, здравствуйте. Соединю с Максимом Александровичем?

Иванов: Ага, ага, давай, давай.

Макин: Алексей Владимирович.

Иванов: Максим Александрович, все, вынимаю паяльник и выхожу в коридор. Ха-ха-ха.

Макин: Я представляю. Ну пролонгированная сегодня процедура, да?

Иванов: Слушай, ну это долго, да. Это долгая вся ***** [ерунда]. Как достали документы смотреть — тут столько обременений *****[междометие], что мне надо столько усилий, чтобы уговорить, что эту ***** [шахту] вообще надо отдать. Там все в залоге! Представляешь, акции все в залогеI

Макин: A-а, ага.

Иванов: Акции все в залоге. Более того, у латвийского банка!

Макин: Охренетъ.

Иванов: Какая ***** [ерунда]! Сейчас их всех надо уговаривать. Ха-ха-ха.

Макин: И надо в магазин идти за паяльниками. Ха-ха-ха.

Иванов: Не говори. Ха-ха-ха. Того [Цыганкова] заставлять отдавать, а этих [Вернигора и Крюкова] заставлять взять! Ужас! Ну там ***** [капец], конечно! Сейчас вот чем глубже, тем. Но самое главное, что это все понимают, что другого пути нет, поэтому это чувство самосохранения и спасает ситуацию. Так бы ***** [капец] - все бы встали и разбежались. Ну все. Я отсюда. Я умру, пока не совершим тут все.

Напомним, ранее в суде был оглашен разговор Иванова с его советником Инной Денисовой, который состоялся 12 июля в 15.45. На вопрос Денисовой, будет ли Иванов присутствовать на совещании у Макина замгубернатора отвечает:

«Меня не будет, я занимаюсь отбиранием шахты, избиением негодяев, если хочешь, бегаю с паяльником сейчас».

Ряд свидетелей, в том числе Денисова, Кутылкин и Синицын, утверждали, что такие фразы — не более чем особенности лексики и острого юмора генерал-майора в отставке.

«Этот разговор я рассматриваю, как мой доклад, не окончательный, промежуточный, моему непосредственному руководителю, — прокомментировал Иванов содержание „прослушки“ на предмет „заранее спланированных и согласованных действий подсудимых“. — По многим вопросам я подчинялся и докладывал о ситуациях первому заместителю губернатора Макину. Макин был полностью в курсе ситуации на „Разрезе Инском“, поэтому такой разговор у нас и состоялся. Этот разговор как раз свидетельствует, что на тот момент, на конец рабочего дня 12 июля 2016 года, мне еще не было понятно, состоится диалог или нет. Завершится он положительно для нас или нет. Потому что я сообщаю об обременениях, я утверждаю, что есть информация, что акции находятся в залоге в латвийском банке, предполагаю для себя, что Цыганков заявит о том, что 20 миллионов рублей компенсации ему — это условие, чтобы вступить в диалог. Для меня еще не понятно, состоится этот диалог или нет, и что из этого получится. Поэтому я и говорю: „Одних надо заставлять отдавать“, потому что много обременений, и по той же причине „других надо заставлять брать“. Слово „заставлять“, я сейчас вспоминаю, это ответ на шутку Макина про паяльники. А вообще я говорю в начале разговора „уговаривать“. Поэтому лейтмотив этого разговора я для себя вижу именно так. О том, что еще не было совершенно [понятно]: возьмут ли это предприятие себе в управление, заведут ли туда технических специалистов, сможем ли мы завтра выдать там деньги из фонда „Милосердие“ — это еще большой вопрос. Ни устного, ни письменного, никакого вообще плана не существовало. Его и нет вообще в природе, и в наших разговорах этого совершенно не присутствовало, мы не распределяли никакие роли, ни данных фактов, ни событий не существовало вообще. Этого просто не было».

Надо специалиста для контакта с негодяем

Другой разговор, который судья Вялов огласил по ходатайству защитника Пендюрина, состоялся 12 июля 2016 года в 13:19. Алексей Иванов позвонил Александру Щукину.

Иванов: А есть что-нибудь или ??? Александр Филиппович?

Щукин: Здравствуйте, товарищ генерал. Щукин.

Иванов: Товарищ маршал, здравия желаю.

Щукин: Смирно стою.

Иванов: Ха-ха-ха. Да здравия желаю. Ну, я звоню из определённого заведения, куда привезли вот этого негодяя в наручниках.

Щукин: Да.

Иванов: Значит, смотри, Александр Филиппович, что надо. Надо юрлицо и контактёра, ну руководителя этого юрлица, которого мы представим вот этому негодяю в наручниках, чтобы он начал переговоры и переписал на него в результате вот эти акции.

Щукин: А он хочет?

Иванов: Да, он хочет, Александр Филиппович, он прямо хочет.

Щукин: А, Гайдин ко мне приходил.

Иванов: Ну нет, я знаю, мы вот разговаривали с…, как раз.

Щукин: С генералом, два генерала.

Иванов: Да, да. Мы всё поговорили, у нас позиции, как бы всё совпадает.

Щукин: А как отец родной? Он?

Иванов: А, так он нас сюда и послал, чтобы мы его убедили в том, чтобы передать тебе, там, просто взять и передать этот 51%.

Щукин: Переписать на.

Иванов: Да.

Щукин: Не на меня, на меня не надо, а я тебе говорю.

Иванов: Ну я и говорю, на юрлицо, поэтому мы и не стали ему говорить ни фамилию, ничего. Этому вот.

Щукин: А когда надо юрлицо это уже?

Иванов: Да прямо сегодня. Мы его сейчас вот додавим здесь, и сегодня уже можно сделку совершить.

Щукин: А давай завтра утром?

Иванов: Ну ладно, хорошо, давай завтра утром.

Щукин: А можно, ну подожди, Алексей Владимирович!

Иванов: Ay?

Щукин: Сейчас я вызову юриста, может, и пошлю это, к тебе, ладно?

Иванов: Давай.

Щукин: Ну ты, с полчаса перезвоню, ладно?

Иванов: Всё, договорились. Всё, юрлицо и контактёра.

Щукин: И он всё хочет переписать, да?

Иванов: Да, да, пятьдесят один процент.

Щукин: Какой хороший человек! А остальные сорок девять как будем забирать?

Иванов: Ну, а там будем уже разбираться, Александр Филиппович. Сейчас ни я, ни наш друг тебе не скажем. Он тоже здесь. У него же ответственность ещё вот такая, управленческая.

Щукин: Ну да. Здесь, говорит, нормально, да, всё?

Иванов: Да, так в целом. Да тот будет рад, если только ты возьмёшь.

Щукин: Ну что, короче, это самому приехать?

Иванов: Да, юрлицо, да. Не надо, не надо. Ни в коем случае тебе не надо появляться, потому что он тебя увидит, он сразу понимает: «Ой-ой, можно денег просить?» А должен быть совершенно неизвестный какой-нибудь директор, какое-нибудь юрлицо.

Щукин: Нет, он должен продать, допустим, за три рубля.

Иванов: За три рубля, конечно, конечно, за три рубля.

Щукин: Ну всё, я сейчас тебе перезвоню через минут десять.

Иванов: Давай, давай.

Отвечая адвокату Пендюрину, Иванов пояснил, что «отец родной» — это губернатор Аман Гумирович Тулеев, и повторил, что он, Данильченко и Троицкая «совместно считали себя выездной мини-комиссией по финмониторингу», перед которой губернатор поставил задачу «вступить в диалог с собственником Цыганковым».

Чиновники должны были выяснить у собственника возможности самому инвестировать деньги, выдать заработную плату и решить технические проблемы. Если такой возможности у Цыганкова нет, и если диалог состоится, то решить вопрос о возможном инвесторе, который зайдет на шахту.

«Мы уже вышли от Цыганкова (на момент телефонного разговора) и понимали, что тот на определенных условиях, с учетом компенсации 20 миллионов рублей [вложенных Цыганковым для покупки комбайна], согласен вступить в диалог с потенциальным инвестором, — утверждает Иванов. —  Поэтому, по предложению Данильченко, я позвонил Щукину. Это наш первый разговор (об акциях „Разреза Инского“). Последний разговор перед этим у нас был 11 июля 2016 года, он касался только перечисления 70 миллионов рублей в фонд „Милосердие“. Вообще про „Разрез Инской“ мы с ним больше не говорили. И, соответственно, об акциях больше не говорили. В этом разговоре я для себя главную задачу тактическую поставил — заинтересовать Щукина, чтобы выслать сюда спеца, и чтобы он вступил в диалог с Цыганковым. Неоднократно участвуя в таких рабочих процессах, я знал, что у Щукина очень высокая ответственность перед губернатором, прежде всего, а ни в коем случае не передо мной, потому что я рангом гораздо ниже. Посадив за стол переговоров представителя Щукина и Цыганкова, я понимал, что во многом мы задачу уже решили. Поэтому, говоря о согласии Цыганкова по купле-продаже акций, я определенным образом ввожу Щукина в заблуждение, потому что об акциях мы не говорили, но тем не менее [надо] вызвать у Щукина коммерческий интерес. Он же понимает прекрасно, что он должен вложить туда какие-то деньги, завести туда специалистов, а вопрос собственности с нами никак не обговаривать, поэтому я ему не говорю, и вы это здесь видите, ни об обременении, ни о том, что акции в залоге в латвийском банке, ни о первоочередном праве акционеров на приобретение акций, ни о выдвижении Цыганковым условий о 20 миллионах рублей. Я ни о чем этом не говорю и представляю ему картину достаточно оптимистичной. Мне надо было только его согласие, чтобы он выслал своего специалиста».

Иванов обращает внимание суда, что Щукин предлагал перенести встречу с Цыганковым на следующий день и предлагал приехать сам, но замгубернатора его отговорил: «Я понимал, что не надо, что лучше, если это будет какой-то специалист-юрист, тогда Цыганков не будет выдвигать эти требования. Я прекрасно помню свое состояние, когда звонил Щукину: если он сейчас приедет и увидит эти требования про 20 миллионов рублей, он может тут же развернуться и уехать. И все, мы к концу дня оказываемся ни с чем. Совершенно четко я помню эти мысли».

Диалог между представителем Щукина и Цыганковым, по словам подсудимого, давал чиновникам возможность «завтра зайти на шахту», завести туда технических специалистов, выдать деньги и получить гораздо больший отрезок времени для решения задачи. Данильченко решительно предупреждал коллег, что «Разрез Инской» на грани техногенной катастрофы.

Отдельный акцент Иванов сделал на употребленном в разговоре слове «додавить»: «Звучит это достаточно неоднозначно: „Мы его сейчас здесь додавим“, но здесь все очень просто — это разговор двух мужчин, которые знают друг друга десятки лет и, однозначно, бывали в каких-то подобных ситуациях. Уверяю, та же фразеология у нас была по другим темам. За словом „додавить“ ничего не стоит, потому что, во-первых, это слово я употребляю уже после того, как встретился с Цыганковым. Вторая наша встреча, когда к нему во второй раз зашел после этого телефонного разговора и предложил встречу со Щукиным. Это подтверждает сам потерпевший. В третий раз я заглянул узнать, как идут дела с Вернигором. Поэтому за словом „додавить“ не было ничего, кроме того, чтобы представить Щукину достаточно благостную картину, что мы делаем все для него, стараемся, лишь бы только он дал свое согласие. А дав свое согласие, и доложив об этом согласии губернатору, я совершенно четко на 100% знал, что он уже никуда не денется: и на шахту специалистов заведет, и деньги даст, если будет такая необходимость. Поэтому я преувеличиваю картину про согласие Цыганкова».

Судья Вялов задал по оглашенному телефонному разговору два уточняющих вопроса про деньги. Во-первых, на момент разговора Цыганков уже обозначил Иванову условие, чтобы инвестор возместил ему 20 миллионов рублей, вложенных в комбайн «Разреза Инского». Во-вторых, три рубля, за которые Цыганков должен продать шахту, по словам Иванова, не реальная сумма, а фигура речи, которую он употребил, чтобы сильнее заинтересовать Щукина. «Я мог сказать: за три копейки — это было бы то же самое, — утверждает подсудимый. — 3 рубля и 20 млн рублей в телефонном разговоре между собой никак не связаны, Щукин про 20 миллионов еще не знает».

Встреча Щукина с Юшваевым: с такими людьми бизнес вести страшно

По просьбе стороны защиты Иванов рассказал суду, что ему известно о встрече Александра Щукина с Гавриилом Юшваевым в Москве. Напомним, именно после этого разговора Щукин сначала согласился, а потом резко отказался участвовать в делах «Разреза Инского».

«Мы со Щукиным обсуждаем возможность его поездки в Москву на встречу с Юшваевым 15 июля 2016 года, — вспоминает Иванов. — В разговоре перед полетом 15 июля, когда Щукин мне перезванивает на другой телефон и говорит, что есть достоверная информация из Москвы о том, кто такой Юшваев, его связи, его возможности в крупном бизнесе, в стране, в правительственных кругах, поэтому с ним надо вести обязательно очень серьезный диалог. И с учетом серьезности положения и серьезности этих людей, которые стоят за шахтой, он принимает решение никаких действий по поводу переговоров, по поводу акций, вообще не совершать, а все это он будет делать в Москве на переговорах. Щукин говорит мне о своих сомнениях, что вообще нужно акциями заниматься: „С такими людьми и бизнес вести страшно. Мы тут, лапти сибирские, куда мы со своими деньгами, со своими копейками против миллиардов“, — что-то вроде такого. 

Мне его сомнения очень понятны, и в этом разговоре еще я ему довожу однозначную позицию администрации, позиция понятная: „Высказывайте претензии к тем собственникам. Ваша шахта — самый большой неплательщик зарплаты. Эти 60 миллионов тянут наш регион в рейтинге вниз. Платите зарплату и никаких претензий к вам со стороны администрации области не будет. Поэтому мы просим тебя, Александр Филиппович, только зайти похозяйствовать и навести порядок, и эту позицию ты им и изложи“. Позиция Калинкина — у него на особом контроле по указанию руководства СКР все вопросы невыплаты заработной платы, тем более у недропользователей, поэтому он возбуждал уголовные дела и принимал меры в соответствии с тем, как от него требует руководство. А 16 июля 2016 года, это я знаю из ознакомления с прослушанными телефонными разговорами, Щукин мне звонит уже из Москвы. Этот разговор я хорошо помню, потому что ехал и разговаривал с ним из машины. Щукин мне сообщает о том, что встреча состоялась, и он уже доложил об этом губернатору, о том, что люди это очень серьезные и с большими связями, что все хорошо, оптимистично, они будут работать, по-моему, даже прозвучало „50 на 50“».

Иванов надеялся, что на переговорах Щукин и Юшваев найдут способ взаимодействия по «Разрезу Инскому», например, Щукин, поскольку он уже взял на себя обязательства перед Тулеевым, займет Юшваеву денег на решение проблем шахты.

Напомним, после «оптимистичной картины» 16 июля Щукин внезапно выводит с предприятия своих специалистов, в одностороннем порядке прекращает работы на «Инском» и улетает в отпуск за границу.

После понедельника, 18 июля 2016 года, большая часть оглашенных телефонных переговоров Иванова с Данильченко, с Макиным, с Тулеевым, с Кутылкиным посвящена теме ухода Щукина — о том, что Щукин своих специалистов забрал и не собирается там больше работать. Иванов постоянно «доводит до Щукина озабоченность губернатора, которого больше всего волновало, что с шахты ушли технические специалисты, и это может привести к техногенной аварии, и потере управляемости на шахте. Задолженность по зарплате через фонд «Милосердие» до конца погашена не была.

«Денег ниоткуда нет, Щукин уходит, соответственно, выдвигать к нему требования по выдаче остальной части зарплаты уже нецелесообразно, — объясняет Иванов. — Шахта остается без реального управления, как мы хотели, чтобы диалог был постоянный и деньги пришли. Это губернатора очень сильно волновало, и он выражал негативное отношение в целом к Щукину. На тот момент еще не были получены 30 миллионов рублей от Щукина: 100 миллионов было получено в марте, 70 миллионов было получено в фонд „Милосердие“ 11−12 июля и еще 30 миллионов оставалась задолженность, по этому поводу губернатор тоже выражал свою озабоченность».

«Иванов еще не говорит, что 30 миллионов рублей — в фонд „Милосердие“, 10 миллионов рублей — на велосипеды, 20 миллионов рублей на эти палки, с которыми все ходили (палки пенсионерам для скандинавской ходьбы — прим.ред.), — вставил реплику Александр Щукин. — Велосипеды, палки, автобусы, машины скорой помощи — я только на них и работал. Если все эти деньги сейчас собрать, мне лет на 200 денег бы хвалило. А я сижу почему-то здесь».

Заместитель соглашался с Тулеевыми и … ничего не делал

«Есть известная реакция губернатора [на самоустранение Щукина от дел разреза Инского], — продолжил Иванов, — есть разговоры, в которых я докладываю губернатору результат налоговой проверки на шахте „Полосухинская“. Налоговые проверки, выездные или камеральные, на таких предприятиях длятся месяцами, поэтому, говоря о шахте „Полосухинской“ и о результатах налоговой проверки, я мог иметь в виду либо конец 2015 года, либо 1 квартал 2016 года, это никак не привязано к событиям на „Разрезе Инском“. Просто доклад о том, что на шахте „Полосухинской“ насчитаны такие-то налоги. В данном случае губернатора интересовало скорейшее получение денег, если здесь есть областные налоги, то скорейшее получение их в бюджет, и чтобы проверка не затягивалась. Есть разговоры с Данильченко, касающиеся Росприроднадзора, о проверках на шахтах Щукина, но это федеральные органы исполнительной власти, которые работают по своим собственным планам и срокам. В администрацию могли поступать только планы налоговых проверок для информации и для согласования, либо план проверок федеральных органов. И я в этом плане мог только, встречаясь с руководством, получая информацию от того же Росприроднадзора, понимать, есть объекты Щукина в плановых проверках или нет, повлиять на это мы никак не могли. Поэтому тут надо понимать, что сам разговор не несет за собой каких-то действий. Это только получение информации о тех или других результатах. И есть указание мне губернатора о том, чтобы обратиться в суд о том, чтобы снять запреты на эксплуатацию предприятий Щукина. С самого начала моей карьеры в обладминистрации до меня совершенно четко довели, что мы в деятельность судов категорически не вмешиваемся. Мы можем только доносить какую-то информацию, и то, если у нас ее запросят. Поэтому какие-то действия в этом направлении, и я это говорил на стадии предварительного следствия, ничего не влекли. Да, понятно, я выражал согласие первому руководителю области, я же не буду объяснять ему, что это невозможно. Я сказал: „Да“, но действий при этом никаких, конечно, не совершал, потому что это невозможно».

Статьи негативного характера о Щукине на сайте администрации, по словам Иванова, в его сферу деятельности не попадали, поэтому он ими не интересовался.

Со Щукиным, как и с Тулеевым, Иванов предпочитал не спорить: «Почему Щукин ко мне обращается [по поводу проверок на шахтах Полосухинская и Грамотеинская], а я в этом разговоре с ним участвую. Все очень просто: мне надо вести с ним диалог о получении 30 миллионов рублей или новых задач. Я не могу выразить безразличное отношение к его проблемам. Поэтому я где-то узнаю у Данильченко, какие возможны проверки, может быть, даже что-то пообещаю. Если я ему скажу: „Слушай, Александр Филиппович, это не мое вообще, отстань и не задавай мне таких вопросов“, он скажет: „Ну тогда и ты отстань со своими 30 миллионами“. Это просто разговор двух партнеров, у которых у каждого своя задача».

Роли следователей в сговоре

Отвечая на вопрос адвоката Маргариты Шандровой, Иванов рассказал, как чиновники информировали главу регионального СУ СКР о том, что происходило в кабинете следователя Шевелева: «После нашей встречи с Цыганковым мы заходим в кабинет Калинкина, он спрашивает: „Как дела?“. Это естественно и вполне нормально. Я ему отвечаю: „Все нормально, диалог есть“. И все. Я имел в виду, что Цыганков попросил нас помочь ему найти инвестора — очень краткая информация, поскольку больше я ему пока ничего сказать не мог».

Подсудимый Сергей Крюков уточнил у Иванова, какие отношения их связывали. Иванов ответил, что до 12 июля 2016 года не видел Крюкова около года, встретились они в кабинете Калинкина, откуда Крюков по указанию начальника проводил чиновников в кабинет следователя Шевелева к Цыганкову. Факта общения Цыганкова и Крюкова Иванов не помнит и после этого Крюкова не видел до встречи в суде.

Иванов еще раз подчеркнул, что в законности принятых следователями решений и задержания Цыганкова у него сомнений не возникало, в здание СК он в силу своей деятельности всегда заходил беспрепятственно, а об акциях «Разреза Инского» до 12 июля представление имел весьма смутное.

Мы не Цыганкова профилактировали: задача не наказать, а разобраться.

Вопросы стороны обвинения запустили рассказ Иванова по кругу: почти все ответы уже не раз прозвучали в предыдущие дни допроса.

Подсудимый в очередной раз пояснил, что уголовное дело по невыплате зарплаты на «Разрезе Инском» по ст. 145 УК РФ было возбуждено в мае-июне 2016 по материалам проверки прокуратуры после решения штаба по финмониторингу, принятого в апреле.

8 июля Тулеев лично звонил руководителям силовых ведомств, в том числе Сергею Калинкину, о кризисной ситуации на «Разрезе Инском», а Иванов готовил им письма с просьбой принять меры.

Совещаний у Тулеева было два: 11 июля совещание было аппаратное, расширенное, и был составлен протокол поручений, 11 июля Иванов впервые созвонился с Калинкиным по вопросам шахты, 12 июля на рабочем совещании резолюция Тулеева встретиться с собственником Цыганковым была наложена прямо на докладную Данильченко, которую обозревали в процессе.

Забастовки на предприятиях при Иванове случались в Кузбассе примерно раз в полгода.

В вопросы перехода права собственности проблемных предприятий сотрудники Кемеровской обладминистрации никогда не вмешивались, только наблюдали. Иванов, например, лично был свидетелем приобретения Новокузнецкого вагоностроительного завода «после процедуры» ОАО «РЖД».

Задача Иванова по «Разрезу Инскому» — снять социальную напряженность, понять, кто выплатит задолженность и кто наладит производство. Цыганков, как собственник, эту задачу решить не мог.

Вопрос поиска инвестора родился в диалоге чиновников с Цыганковым, после его фразы: «Может, вы мне поможете и кого-нибудь найдете?»

Данильченко первым начал перебирать варианты потенциального инвестора, и почти сразу получил по телефону информацию от Евгения Хлебунова о переговорах Щукина и Гайдина. Данильченко Щукина не знал вообще, даже не разговаривал с ним по телефону, поскольку работал в администрации только 4 месяца.

Щукин 11 июля перечислял в фонд «Милосердие» 70 миллионов рублей, которые должны были пойти на форс-мажорные выплаты на «Разрезе Инском». 9 июля Иванов «радостным голосом» сообщал Щукину, что Тулеев решил просить его «зайти на управление» на Юрмаш и шахту «Заречная», которые по промышленному потенциалу в разы больше, чем «Разрез Инской». Поэтому Иванов решил заинтересовать Щукина «Разрезом Инским».

Прокурор попросила объяснить значение слова профилактика. «Мы не Цыганкова профилактируем, — уточнил Иванов. — Мы профилактируем социальный взрыв на шахте. Задача финмониторингов не наказать, а разобраться, в чем причина невыплаты зарплат. Не Цыганков профилактируется».

Обвинение и председательствующий задали вопрос о полномочиях комиссий по финмониторингам. Иванов ответил, что «полномочия были в основном рекомендательные», комиссии по финмониторингу планировались и формировались на совещаниях у первого замгубернатора Максима Макина. В обладминистрации был создан специальный отдел, который занимался организацией и проведением подобных совещаний. Профильные замы составляли списки проблемных предприятий и приглашали их руководителей. Финмониторинг составлял, согласовывал и утверждал план по выходу предприятия из кризисной ситуации.

«Еще раз скажу, что характер — рекомендательный, можно этот план и проигнорировать, — отметил Иванов. — Гайдин и Месяц так и сделали, они просто проигнорировали, но в этом случае на следующий раз приглашать будем кого-то другого».

Иванов сам юридических оценок предприятиям не давал, он получал их от руководителей правоохранительных органов: Калинкина, Кутылкина и Ларионова.

То, что 51% акций Цыганкова находился в залоге, для Иванова означало только некое обременение предприятия, устанавливать и искать собственника не входило в его обязанности.

Данильченко, как профильный зам, в мае-июне летал в Москву встречаться с представителями собственника «Разреза Инского».

На шахте правит криминал. Цыганков и Щукин как инструменты Иванова

Цыганков в Москву за помощью обращаться не хотел, а сам проблемы шахты решить не мог, хотя в конце концов деньги «Разрезу Инскому» прислал именно Юшваев и остатки задолженности закрыл.

Давнее знакомство позволяло Иванову попросить Калинкина внимательнее отнестись к какому-либо делу или ускорить какой-либо процесс, но только в рамках работы по официальному обращению от администрации, подписанному либо Тулеевым, либо самим Ивановым. Профильные замы таких обращений подписывать не могли.

На разговоры с крупными предпринимателями типа Щукина Иванов всегда должен был получать личное разрешение Тулеева, определить тему и после разговора обязательно отчитаться. Несанкционированный разговор мог привести к жалобе: «А что это, Аман Гумирович, ваш зам так распоясался».

Говоря, что «на шахте правит криминал», Тулеев имел в виду конкретно Гавриила Юшваева, а не Гайдина или Месяца. Откуда у него была такая информация, Иванов не знает, но сам впервые услышал это именно от Тулеева, возможно, 8 июля, возможно, позже. До Калинкина Иванов информацию о Юшваеве не доводил, а Калинкин в качестве собственника установил Цыганкова.

11 июля Калинкин и Иванов дважды общались по телефону. Днем в 12:00—13:00 часов Калинкин говорил, что следователи устанавливают собственника, в промежутке с 15:00 до 17:00 Иванов в телефонном же разговоре передал эту информацию Данильченко и предположил, что с собственником придется встречаться, а около 20:00 вечера Калинкин сообщил Иванову, что Цыганков задержан и предложил с ним встретиться. 12 июля утром Калинкин подтвердил, что Цыганков ожидает встречи в СУ СКР, Цыганков в беседе со следователями утверждал, что не знает, что у него на шахте проблемы. Калинкин в работе чиновников с Цыганковым участия не принимал, у него были другие дела.

Почему Данильченко не мог сам озвучить опросник финмониторинга, Иванов пояснил так: «Он всего 4 месяца работал, это недостаточно, чтобы четко сформулировать для себя те вопросы, которые надо задавать, а я эти вопросы задавал уже лет 20, поэтому немножко разница есть, я взял на себя некую роль методиста, что ли».

Встреча с Цыганковым могла состояться, где угодно: хоть в офисе в Новокузнецке, хоть в здании кемеровской администрации, но состояться должна была точно. Иванову было безразлично, привезут ли акционера «Разреза Инского», или он придет сам. Оценку процессуальным действиям следователей Иванов не давал.

«Моя задача — встретиться, обеспечить встречу с собственником, — объяснил обвинению Иванов. — В каком виде это будет происходить — вопрос второй. Если бы мне сказали: „Он сидит в Новокузнецке, ждет вас“, — то мы бы сели втроем и поехали, и все. Содержание разговора не поменялось бы — смысл-то один».

Другие собственники Иванова также не интересовали, к 11 июля Иванов понимал, что они свободно перемещаются по миру, поэтому «спектр собственников», с которыми возможно встретиться, «сузился до фамилии Цыганков».

«Был бы это Якобашвили, мы бы с Якобашвили встречались — без разницы, — пояснил подсудимый. — Деньги [на Разрезе Инском] должны были быть выплачены до 15 июля. Была бы возможность — всех бы пригласили. Ищут или нет контакты с другими тремя, я не интересовался. Мы понимали, что Цыганков не человек, который решает финансовые вопросы, предполагали с маленькой долей вероятности, что он может найти деньги, но от Цыганкова на шахту ничего никогда не поступало, а чудес не бывает. Поэтому Цыганков нам нужен был, как я говорю по телефону Данильченко, чтобы он „верещал в трубку и просил у Москвы помощи“, — это главная наша цель, чтобы Цыганков проапеллировал к Москве и сказал: „Ситуация накаленная, дайте денег!“ Это было бы самое легкое решение вопроса. Цыганков как инструмент, как передатчик реальным собственникам, которые могут дать денег. 12 июля мы не называли ему фамилию Юшваева, но предлагали связаться с Москвой, а он говорит: „У меня нет возможности связаться с Москвой“. Но мы понимали, что это не из-за отсутствия телефона, у него просто нет контактов, он человек не того уровня».

Искать человека «того уровня» Иванов даже не пытался, понимая, что на решение задачи Тулеева — сутки. Поэтому привлечение Щукина показалось чиновникам «просто спасением ситуации».

«Какой смысл продолжать общение с Цыганковым, если вы четко понимали, что он ничего не решает, с Москвой не общается и денег у него нет?» — поинтересовался судья Вялов.

«Он же сам говорил здесь, что просил нас найти инвестора, ваша честь, — ответил Иванов. — О том, что он „картонный мажоритарий“, я его так назвал, когда говорил с Данильченко 11 июля. С кем вести переговоры, ваша честь? У нас особого выбора-то не было. То, что нашли, а это все-таки 51%, а вдруг у него кто-то есть, есть какой-то путь. Раз у него нет денег и нет связи с Юшваевым, то нас интересовало только, чтобы он подписал доверенность, чтобы мы могли завтра зайти на предприятие, выдать деньги и завести технический персонал. Все равно он акционер! Ну хоть с кем-то переговоры же надо вести, ваша честь!»

Тип доверенности Иванов для себя не определял и признал в этом отношении у себя «ущербность юридических знаний», но понимал, что какая-то бумага нужна. Для себя он назвал ее «доверенность на право представления интересов мажоритариев». «Ну надо же было хоть что-то, с чем завтра прийти», — подытожил подсудимый. Без бумаги зайти на предприятие, где работает много людей, Иванову представлялось невозможным, а не заходить было нельзя — нужно было предотвращать и социальный взрыв, и техногенную катастрофу.

Привлечением нотариуса для оформления доверенности, по поручению Иванова, занималась Елена Троицкая. Калинкину о вызове нотариуса в СУ СКР Иванов не сообщал, так же, как подробностей и результатов бесед с Цыганковым. Был момент разговора Иванова с Тулеевым, когда Тулеев попросил передать Калинкину трубку, чтобы поблагодарить его за содействие.

Вернигора на проходной СУ СКР Иванов встретил лично и проводил к Цыганкову.

После приезда нотариуса Иванов в разговоре с Цыганковым участия не принимал.

Несообщение Щукину информации об обременениях шахты по телефону днем 12 июля Иванов считал целесообразным, поскольку после доклада Тулееву о согласии Щукина подключиться к решению проблемы, Щукин — Почетный гражданин Кузбасса — не решился бы после этого отказаться от своих слов. Иванов признал, что Щукина тоже рассматривал  как инструмент.

Данильченко, который встречался с Гориным в представительстве Кузбасса в Москве в присутствии члена Совфеда, провал варианта «связаться с московскими собственниками» воспринял «трагично», он был уверен, что деньги могут прийти только из Москвы. Иванов же понимал, что Щукин, зайдя на «Разрез Инской» сам решит в будущем вопросы и инженерные, и финансовые, и управленческие.

Выдача на «Разрезе Инском» 25 млн рублей материальной помощи из «Милосердия» 13 июля давала чиновникам 2−3 недели на окончательное решение проблемы, оставалось около 40 млн рублей долга по зарплате, а в 20-х числах июля деньги для шахты пришли от московских собственников.

Иванов утверждает, что ни в какой форме не высказывал Цыганкову угроз повлиять на продление его задержания, если тот не согласится подписать доверенность.

Ранее опубликованные разговоры фигурантов "дела замов Тулеева" и другие публикации на эту тему:

Дело замов Тулеева: 100 миллионов за встречу с губернатором

"Все вопросы решаются в Москве"

"Сотку-то он нам еще же должен, или это уже забываем?"

"Нам дали команду — мы выполняем"

Как поссорился Аман Гумирович с Александром Филипповичем

Что "зашторило светлый образ" предпринимателя Щукина....

Шахтеры научились отличать собрание от забастовки

Тулеев - заместителю: "Меня зацепить у них же не получится?"

Судья отказался приобщить 100 лопат к делу замов Тулеева

Куда пропал вещдок?

Приобщенные разговоры и неприобщенные акты в деле замов Тулеева

К делу не пришьёшь

"То, что нам здесь предъявили, — это вообще дикость"

Как Аман Тулеев формулировал и контролировал свои поручения.

"Разрез Инской" портил показатель для Путина