Здесь и сада никакого нет уже

Как известно, Чехова не устраивали постановки его пьес в Художественном театре.

“Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? - спрашивал он свою жену Ольгу Книппер-Чехову в письме. - Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал...”

Речь шла о “Вишневом саде”, последней пьесе Антона Павловича. Откуда ему было знать, что его драмы и комедии, как никакие другие российских классиков, будут играться не только в России, но и в Европе, и в Америке, и в Японии. И кто бы сомневался, что режиссеры не будут следовать за автором. Его драмы по духу близки к трагедии. Соленый на дуэли убивает Тузенбаха, Иванов стреляется. В комедии “Чайка” стреляется Треплев, в “Вишневом саде” (в комедии, настаивал автор, не в слезливой драме) вырубают прекрасный вишневый сад, и умирает в конце пьесы всеми забытый Фирс. Может, как у Бальзака, эпопея из не самых веселых всех его романов называется “человеческой комедией”?

Чехов писал пьесы для театра. И режиссеры, нежно любя Чехова, наполняли спектакли своими идеями, переводя на свой театральный язык.

В принципе, драматургия рождена и существует не для чтения. Пьесы трудно читать. Но Чехова и Шекспира читать надо, хотя бы потому, что, мне кажется, нет авторов, которых бы так безбожно извращали постановщики.

“Вишневый сад” в постановке Петра Шерешевского - спектакль, сложный для восприятия. И в интервью газете, и в программке, как в оперном либретто, он объясняет, что спектакль - история про неумолимое время, про то, что ценности, казавшиеся незыблемыми, никому не нужны.

Мол, футурологи говорят, что не за горами создание искусственного интеллекта, способного превзойти интеллект человеческий.

Жанр спектакля - не комедия, как у Чехова, и не драма, как ее ставят многие театры, а футуристические фантазии в одном действии.

С этими идеями страшно соглашаться, все-таки мы и в самом деле держимся за ценности. А они, надо надеяться, вечные.

Как говорил мне в интервью Шерешевский: “И сада-то никакого уже нет, и человечества нет, а они, то есть роботы, все играют одну и ту же историю “Вишневого сада”.

И на сцене нет декорации с деревьями, цветущими ветвями. Начинается все задолго до начала спектакля. Почти на авансцене Александра Шрейтера готовит к выходу профессиональный гример, натягивая парик-лысину Фирса. Того самого, который несчастьем назвал волю, данную крепостным, того, кто нянчил уже пожилого барина (“Не те брючки надели”), того, что ненароком оставили умирать. В спектакле Фирс - центральное действующее лицо.

Он уже такой, словно не один раз умер.

На полсцены карусель с листочками-золотинками, может, это и есть некая память о вишневом саде или останки сада, Фирс периодически на протяжении действия крутит это колесо времени. Сценография выразительная и красивая. Словно это и не на земле вовсе. Художник-постановщик - Надежда Лопардина. Художник по свету - Александр Рязанцев.

Раз уж это роботы и все действие повторяется, то и никакой глубины образов нет смысла ожидать. Такая, видимо, новая манера игры впроброс, поверхностная.

Есть более подробное вживание в образ Гаева, легкомысленного, слезливого (Анатолий Смирнов) и, конечно, довольно яркая Раневская (Илона Литвиненко).

Пьеса “Вишневый сад” входит в школьную хрестоматию. Тем не менее на программке клеймо 18+. Женщины и девушки в этом спектакле сексуально ненасытные. Набрасывается Дуняша (Вера Кораблина) на слугу Яшу (Андрей Грачев). Раневская вдруг неприлично, вроде шутя, пристает к Пете (Андрей Жилин).

Как-то не жалко всех этих жалких людей.

Даже потерявших вишневый сад. Живой, не из шкатулки роботов, здесь один Лопахин (Андрей Ковзель, на снимке).

Раневская ждет брата с торгов. Первым появляется Лопахин. Плачущий Гаев отдает авоськи с купленными продуктами. Раневская спрашивает: “Продан сад?” - “Продан”, - отвечает ей Лопахин. “Кто купил?” - спрашивает уже бывшая хозяйка имения. “Я купил”, - отвечает Лопахин. Богатый купец, выросший в этом доме, дед которого был крепостным.

Несколько раз повторяет Раневская вопрос. Столько же раз Лопахин ей отвечает. Только голос его звучит все глуше, все более хрипло.

Это самая сильная сцена в спектакле. Как говорил Петя Лопахину: “У тебя тонкие руки, у тебя тонкая душа”. И он же называл его хищником. Как это отзывается с ситуацией не вырубки деревьев, а перерытой земли, с разрушением природы вокруг Новокузнецка! С позволения властей на глазах у всех перерыли землю с целью добычи угля открытым способом. Симпатичные ребята с тонкими руками и, может, не менее, чем у Лопахина, тонкой душой.

Так что фантазии о будущем пока на уровне рассуждений.

А вырубленные сады и раскуроченную землю жалко...