Смелость и современность художника Анатолия Брызгунова

На открытии в Художественном музее юбилейной (и потому ретроспективной) выставки Анатолия Брызгунова много говорилось об оригинальности этого живописца, чьи картины безошибочно узнаются в контексте любых экспозиций, о его стилистической смелости и современности, при одновременной его, Брызгунова, чуткости к тому, что называют “традицией”.

А зрители выставки фиксировали в книге отзывов свое законное удивление: мол, “как будто представлены десять или двадцать художников, работающих в совершенно разной манере”.

Да, широк русский человек и художник Анатолий Брызгунов. Так и хочется заузить - чтобы поставить на полочку с биркой, где все написано: кто таков будет и в какую “стаю” входит. А так - не получается, сплошные загадки.

Ну, правда, как поставить рядом уютную домашность и рукодельную декоративность таких ярких работ, как “Бабушка”, “Мама” (где мама любовно вписана в орнамент домотканых ковров из цветных тряпочек), “Дедушка”, с метафизическими, если хотите, полотнами вроде “Яблока познания”, “Нейропата” или “Аминь”. Или с идиллическими, тщательно выполненными пейзажами со множеством замечательных подробностей вроде “Ильинского храма” или “Ильинского поля”, или изящно решающей чисто живописные задачи картинкой с костерком на берегу реки, с чайником на поленьях и дымком, стелющимся над белесой от росы травой. А уж тем более с жестко “репортажными” зарисовками таких картин, как “Рынок”(некто смурной, сидящий на ящике, с наколкой “Север”, продающий вместе с сантехническим барахлом награды Отчизны) и “Город” (причем разделены они во времени семью годами - Брызгунов словно непрерывно возвращается назад, заново обдумывая однажды взволновавшее).

А где-то рядом во времени создания и пространстве музея находится “Амнистия”, срисованная с нашей действительности: огромный экс-сиделец, весь в наколках, лежит пузом вверх под суровым северным солнцем на камнях сопки в окрестностях далеко не пионерского лагеря (вон под горкой в казенном порядке стоят его бараки без архитектурных излишеств).

И уж совершенно неожиданный рядом с этим сырым российским “мясом” “Март на дворе” 2009 года, взахлёб написанный стремительными экспрессивными широкими мазками. Помнится, увидев этот сумасшедший контраст на выставке (тоже ретроспективной) в Муниципальном банке, я был просто ошарашен.

И уже окончательно добит жёсткой и бескомпромиссной метафорой вселенского Апокалипсиса “Косари”, где полоумные косари выкашивают на ужасном поле, прорастающем погребальными крестами, все подчистую, включая ноги других косарей: такой нутряной - из собственной печенки, - не подсмотренный ни у какого Сальвадора Дали русский сюр, написанный в 2010 году.

И это все - Анатолий Брызгунов.