О непростых временах и непростых явлениях военной и послевоенной поры размышляет новокузнечанин Валерий Тукеев.

После окончания школы в 1936 году поступил в Первую Петроградскую артиллерийскую школу (с 16 марта 1937 года — Первое Ленинградское артиллерийское училище имени Красного Октября).

Из рассказов Сергея Николаевича: «Когда мы, курсанты, прибыли в училище 1 сентября 1937 года после учебного отпуска, треть роты не было в строю. Одни были отчислены из училища и отправлены служить в войсковые части РККА рядовыми, другие были арестованы и отправлены в исправительные лагеря.
Причины были разные, но суть одна: родители или родственники были объявлены или контрреволюционерами, или врагами народа, или шпионами иностранных разведок, или вредителями».

Училище было одним из лучших военных учебных заведений РККА того времени. Преподавали в нём лучшие военные специалисты, а курировал училище М. Тухачевский. Сергей Николаевич всегда с теплотой рассказывал о нём.

После окончания училища лейтенант Сергей Творогов был отправлен в войсковые части РККА, а в 1940 году — во Львов, в 4-й механизированный корпус, который входил в состав 6-й армии Киевского особого военного округа, а с 22 июня 1941 года — Юго-Западного фронта. В январе 1941 года командиром 4-го механизированного корпуса Киевского ОВО был назначен генерал Андрей Власов.

Из воспоминаний С.Н. Творогова: «В частях уже ждали, что война не за горами. 20 июня 1941 года подняли по тревоге наш механизированный корпус, танковые дивизии и моторизованную дивизию, отозвали из лагерей зенитные дивизионы, орудия были прицеплены к тягачам. Наши задачи — в случае прорыва крупных мехсоединений противника на подготовленных рубежах обороны и в противотанковых районах задержать и дезорганизовать его дальнейшее продвижение и концентрическими ударами мехкорпусов совместно с авиацией разгромить противника и ликвидировать прорыв; при благоприятных условиях быть готовыми, по указанию Главного Командования, нанести стремительные удары для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей.

22 июня в полночь наш артполк был готов к бою.

Нам напомнили: начало выступления в три часа.
Старший батальонный комиссар спросил: «Что делается в полку?»

- В три выступаем при полной боевой, — ответил комполка, и тут же спросили у него:

— Это война?

- Без паники, — ответил комиссар.

К трём часам полк закончил сбор по тревоге, и было дано распоряжение на марш. Первым двинулся танковый батальон, за ним батареи артполка. Колонна приближалась к Яновскому лесу, от которого рукой подать до границы. Мы развернули свои орудия на заранее подготовленные позиции. Танки ушли вперёд.

Может, обстановка действительно такова, что командование нашей 6-й армии выдвигает нас поближе к частям, прикрывающим границу? В четыре утра мы услышали вой мотора и свист рассекаемого воздуха: совсем низко над нами пронёсся самолёт. Раздалась пулемётная очередь. Самолёт сделал вираж, и мы увидели чёрно-белые кресты на его крыльях — это был немецкий истребитель!

Истребитель, развернувшись, снова появился над дорогой, поливая её пулемётным огнём. А из-под фюзеляжа заметили чёрные точки. Едва отделившись от самолёта, они образовали серое облако, медленно спускающееся на землю. Это были листовки.

В ту же минуту нарастающий гул послышался с другой стороны. Мы посмотрели туда. Над лесом, куда ушли наши танки, показалась армада бомбардировщиков. Вот они начали стремительно снижаться, и в утренней тишине загрохотали взрывы.

Первый бой приняли зенитчики. Мы знали, что в том лесу находился летний лагерь частей 81й мотострелковой дивизии корпуса. Сумели ли командиры вывести из лагеря личный состав и технику, не застал ли их налёт вражеской авиации в палатках?

Позднее узнали, что бомбовый удар не достиг цели: вечером 21 июня части 81й мотострелковой дивизии были подняты по тревоге и выведены в другой район. Утром 22 июня они вступили в бой… Наши гаубичные батареи поддержали их огнём.

При передислокации батальон потерял два орудия. Вышли из строя тягачи-тракторы. 23 июня наша батарея поддерживала огнём тяжёлых орудий 99-ю стрелковую дивизию, которая контратаковала немцев и освободила первый советский город Перемышль».

...

К концу августа советские войска, оборонявшие Киев, были практически разбиты. К 9 сентября германские, румынские, венгерские войска подошли вплотную к городу, окружив оставшиеся части Юго-Западного фронта.

15 сентября войска оси замкнули кольцо окружения вокруг всей киевской группировки советских войск, которые в ночь на 19 сентября были вынуждены начать отход на восток. Были окружены пять советских армий. Только 37-я сумела вырваться из окружения, понеся большие потери личного состава и тяжёлой военной техники. Вместе с ними из окружения вырвался Сергей Творогов. При прорыве он получил пулевое ранение.

После госпиталя Творогов был отправлен в Харьков, где шли ожесточённые оборонительные бои. Там он попал в окружение и был пленён со вторым пулевым ранением.

В Харьковский котёл попали более 600 тысяч солдат и офицеров. Началась трагическая история, в результате провальной операции командиров 24 октября 1941 года город Харьков был сдан почти без боя и оккупирован немцами на два года.

Я видел эти ранения. Отчим мне рассказал, что получил их под Киевом и под Харьковом.

Тогда руководство СССР считало: нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. Командование должно ставить солдат и офицеров между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади.

Дезертирство, как явление, было настолько массовым, что применение расстрелов (в том числе без суда) в качестве наказания стало считаться в РККА нормой. Семьи военных также становились заложниками ситуации. По одним приказам семьи дезертиров подлежали аресту, по другим — расстрелу. Отступление также часто считалось преступлением, заслуживающим расстрела.

От Германии как подписанта Женевской конвенции (27 июля 1929 года) a priori ожидалось применение и соблюдение принципов этой конвенции. Однако женевские постулаты в большей или меньшей степени применялись только к военнопленным США и Великобритании, а с поляками, французами и русскими обращались иначе. Сугубо специфическое «право» применялось к военнопленным Красной Армии.

Лагеря военнопленных находились в ведении вермахта (Вооруженных сил Германии). Советских военнопленных сознательно морили голодом. Им выделялись мизерные продовольственные пайки, поэтому они постепенно слабели и умирали от истощения и болезней. Даже работающих военнопленных кормили по чрезвычайно скудным продовольственным нормам (по инструкциям, принятым Верховным командованием сухопутных войск в августе 1941 года, полагалось 2200 калорий в день). Качество еды было очень плохое. Вследствие преступной политики нацистской Германии в отношении советских военнопленных многие погибали.

После закрытия лагеря Берген-Бельзен Сергей Николаевич Творогов был переведён в лагерь Фалленгбостель, там он находился в рабочей бригаде на восстановлении разрушений после бомбёжек. Сами военнопленные тоже попадали под бомбёжки союзной авиации.

В этом лагере Творогов был освобождён англо-американцами 16 апреля 1945 года и вместе с другими советскими военнопленными передан советским властям.

Они были направлены в лагеря, которые представляли из себя фильтрационные пункты, в них проходили проверку бывшие военнопленные и лица, побывавшие в окружении.

После окончания войны с Германией все освобождённые из плена и репатриированные советские военнослужащие, даже при отсутствии на них каких-либо компрометирующих данных, сводились в батальоны и, в порядке наказания, направлялись для постоянной работы на предприятия угольной и лесной промышленности, на стройки народного хозяйства СССР, находящиеся в отдалённых районах страны, а также на рудники с очень опасным производством. Многие тысячи военнослужащих были осуждены по необоснованным и сфальсифицированным материалам.

Так Сергей Николаевич Творогов попал в город Сталинск (Новокузнецк).

Его обвинили в том, что он сдался в плен, что его не расстреляли немцы (он же был коммунистом), что он общался с офицерами британской армии, что он служил у генерала Власова.

Да, лейтенант Творогов служил у генерал-майора РККА Власова в 4-м мехкорпусе, а затем в 37-й армии в 1941 году.

Находясь в лагерях в г. Сталинске, он работал на строительстве СтАЗа (так тогда назывался НКАЗ - ред.), ферросплавного завода, на шахте имени Орджоникидзе и других стройках города.

Агентурно-следственная разработка заключённых проводилась постоянно.

Заключённых активно использовали на допросах, в судебных процессах в качестве свидетелей, находились под судом, часто перебрасывались из лагерного отделения в тюрьмы Прокопьевска, Киселёвска, Сталинска и обратно в лагерь.

Целью оперативной работы являлись сбор доказательств вины и осуждение как контрреволюционеров и изменников Родины и дезертиров. Постоянные допросы, обвинения изматывали психику заключённых, рукоприкладство было обычным делом.

В 1953 году Сергей Николаевич Творогов был освобождён по амнистии, но без права проживать в столичных и областных городах.

Он остался в Новокузнецке и устроился работать в ремстройконторе мастером-строителем. В этой же конторе работала бухгалтером моя мама, Федора-Фаина-Федосия Петровна Тукеева, участница Великой Отечественной войны, сержант, радист-телеграфист. В декабре 1953 года они вступили в брак.

С 1970 года Творогов поступил работать мастером на КМК в ремонтно-строительный цех, а потом стал начальником участка. С 1975 года он был секретарём партийной организации цеха. В 1982 году он вышел на пенсию. Умер в феврале 1990 года.

Вот такая судьба у моего отчима.

Нет, он никогда не рассказывал всё о войне, тем более о плене. Но мы знали, кто за что сидит или сидел.

О своей жизни, родственниках, о войне, плене он рассказывал маме, а она пересказывала мне.

А вот о Перемышле он мне говорил.

И о западноукраинцах и поляках тоже говорил.

В 1945 году, когда он был освобождён из немецкого плена, его родственники узнали, что он жив, но был в плену. А значит, они попадают под «колпак» служб безопасности.

В 1946 году его сестре, подполковнику медицинской службы Лидии Николаевне Лазаренко-Твороговой, пришлось выйти в отставку из-за того, что брат находился в плену в Германии с октября 1941 года по апрель 1945 год, а после освобождения из германского плена был в заключении в лагере № 525 в городе Сталинске.

Муж Лидии Николаевны, полковник артиллерии Г.И. Лазаренко, тоже был вынужден выйти в отставку — по тем же причинам. Они участники финской кампании и ВОВ, орденоносцы.

Другие родственники, так или иначе, тоже пострадали. Ведь в анкетах нужно было указывать, что родственник был в плену. Они были в обиде на него за плен. В Москву Сергей Николаевич никогда не ездил.

Учил меня: всякую информацию проверяй из различных источников, ничего не принимай на веру.

Изучая исторические документы, историю России, историю государства и права, мемуары наших государственных и военных руководителей, воспоминания участников исторических событий в стране, я всё больше и больше убеждаюсь, что власть не хочет, чтобы народ знал историческую правду о России".

Использованы фото от Pinterest, multiurok.ru, culture.ru, dzen.ru