Продолжение.

Начало: Кузнецкое Отечество-5. Царица Поэзии

Кузнецкое Отечество-5. Царица Поэзии и чайки

Написано уже два очерка о Никоновой. Тема этой заметки – слава-личность поэта – ученицы!

Не выдержали испытания славой?! Не Никонова, она теперь вся – стихи и воспоминания её знавших людей!

Для меня отношение к Никоновой – это индикатор настоящего.

Вспоминаю, как после смерти Высоцкого и Советского Союза по телевизору нашлось много друзей.

А на «Никоновских чтениях» большинство речей начиналось так: «К сожаления я не знала Любовь Алексеевну, но стихи её…»

Я, к счастью или несчастью, знал Никонову, отношения у нас были жёсткие, она за глаза в своей «Гренаде» про меня говорила девчонкам: «Вы будьте осторожней с Озеровым, он бабник!»

Я не разделял её обожествление Слова, она кажется буквально поняла первое предложение из Евангелия от Иоанна «Вначале было Слово, и слово было у Бога, и слово стало Бог!» Её олицетворение и очеловечивание понятия «Любовь» вызывало во мне сопротивление, Любовь для неё была существом ни то ангелоподобным, ни то невестообразным?!

 Как отношения могут быть существами? – язвил я, - Тогда между нами сонмы сущностей словно бесов: Любови, Ненависти, Завести, Ревности ..! И Любовь в этой компании выглядит сироткой и уже похожа на Нелюбовь, ибо в крайностях сильные чувства переходят в противоположности!

На «Никоновских чтениях» я сказал, почему считаю поэтессу Царицей новокузнецкой поэзии! Я вижу учениц её, и знаком с так называемой местной женской поэзией и весь её совокупный (хорошее слово) объём на моих оценочных весах занимает чуть менее семи процентов от сделанного Любовью Алексеевной! И даже самая крупная из всех Татьяна Николаева-Карманова со своими самиздатовскими книжками и одной официальной свободно умещается в эти шесть с половиной процентов!

Может быть, это мужской шовинизм, но я считаю, что женщина и поэзия плохо совместимы, такой брак ничего не рождает, (да ради бога, ремеслу можно научить и ребёнка, стихоподелок хоть пруд плотинь!), надо быть или мужеподобным, чтобы иметь отношения с Музами, или быть вне обыденности мироотрешённой словно Любовь Никонова!

Раньше спорили, была ли она монашкой в миру?! Для меня это не важно, главное, что она пронесла свой Дар Поэзии как дело по  всей жизни! Уже в шестнадцать лет она написала поэму «Образ» религиозного содержание и ей тогда поддержкой в творчестве были Бог и Блок! И стихам её никто не учил! Если талант дан, то он дан изначально!

  А вот Любовь Алексеевна учила - или писать стихи, или воспринимать художественное слово. Как то раз я обратился к ней с вопросом: Как можно учить тому, чему научить невозможно, например, музыкальному слуху даже три консерватории не научат, глухому бесполезно объяснять особенности тембра, так же и со словом, если нет чувства языка и дара ритма, то нечего делать в словесности!

 Она стала говорить что-то об общей культуре, о взращивании читателей поэзии. (Ну, да! Подумалось мне, собственных читателей надо сажать на круглые клумбочки и обильно поливать удобрениями выжимаемых из мировой классики!) Короче, разговора не получилось!

И я плавно перехожу на тему о влиянии стихов Никоновой на иное творчество и даже на жизни других!

Я уже рассказывал, что имел неосторожность сравнить стихи Царицы Поэзии с произведением Члена Союзов Писателей, которую не печатают «Огни Кузбасса» при присутствующем авторе, мне это отлилось потом обструкцией в местном печатном органе и не вхождении в юбилейный гренадовский сборник «Допеть до конца»! Как не мне участнику «Гренады» в трёх поколениях быть в нем! Слава Богу, Бог отвёл! Был повод съязвить: «до какого конца вы допелись?»

«Из всех свобод я выбрала любовь…»

Так начинается стихотворение Ольги Комаровой в подборке стихов в «Кузнецкой Крепости» за семнадцатый год презентованной только в апреле восемнадцатого. О! Что-то знакомое!?
«Из всех существ я выбрала одно…»
Вон откуда ноги растут. Привожу первоисточник полностью:

Из всех существ я выбрала одно.

Воронка человечества бурлила.

Кипело всё, чему кипеть дано.

А я … а я боготворила.

Но близко от того, кто был так люб,

Все замирало: сердце и сознанье.

И не могло тогда сорваться с губ –

Хотя бы полушепотом - признанья.

И, отмолчавшись, шла на волю я,

Чтоб отдохнуть от трудного молчанья.

С землёй я говорила, и земля

В ответ звучала. Стройное звучанье!

Я говорила с птицами в тени.

Давала я цветам уроки речи.

И много после все ещё они

умели говорить по-человечьи.

Жалоба Оли, почему она меня не любила, я бы сказала игнорировала. Зато Комаровой никак не обойти стихов Никоновой, ибо слышишь очарование, но пока не улавливаешь в чём неповторимость Никоновой! 

Хотя понятно? Отвечу тавтологией, неповторимость в неповторимости!

И в 2019-м будут, наверное, традиционные Никоновские чтения в конце января, музей Достоевского отремонтировали и можно вернутся к камерности, к сбивчивым выступлениям при трепетании и шевелении занавесок в зале Байкаловского особняка. Будут её вспоминать как общественного деятеля, и речи превратятся в чиновничьи дежурные дифирамбы, а для нас литераторов знавших её – она живой человек.

  Господи, упокой её душу! А для нас утешением будут слова её души оставшиеся в книгах:

* * *
Над землёй неуютной,
продрогшей, сырой
подымался холодный туман луговой.
По дороге, размытой недавним дождём,
шла я к отчему дому неласковым днём.
Вдруг в разрыве тумана тотчас предо мной
появилась старушка с мешком за спиной.
И платок, и калоши, и вид её весь
говорили: «Домой?
Это здесь, это здесь…»
Странно сжалось и вскрикнуло сердце моё.
А белёсая мгла –
поглотила её…
Но опять разорвался туман впереди,
и опять от любви потеплело в груди.
И с телеги взглянул в малахае старик.
«Это здесь», – он сказал.
И исчез через миг.
И тогда,
очутившись пред самым крыльцом,
из тумана шагнув, я прижалась лицом
к косяку, узнавая рубцы на стволе,
и зарубки, и трещины в жёлтой смоле.
И дверною щеколдой я щелкнула: звяк! –
чтобы вспомнить, как было,
чтоб в точности так...
Молвил голос, с которым живу и умру:
«Неужели закрыто?
Сейчас отопру...»