Галина Денисова ничего не знала о своем отце больше 70 лет. Он ушел на фронт, оставив дома жену с тремя детьми. Осенью 1941-го Александр Овчинников был тяжело ранен. Зимой 1942-го семье сообщили: "Ваш муж, отец пропал без вести". После войны близкие не рискнули его искать.

— Время было непростое, — вспоминает Галина Александровна. — Потом, уже при Хрущеве, наводила справки в военкомате — сказали: "Никаких данных нет". И все-таки два года назад я его разыскала. Могилу и документы. Папа был в плену, попал в концлагерь "Шталаг-304" недалеко от Ризы (Германия). Сохранилась его карта, где… В общем, перед тем, как сжечь узника № 29976, из него выкачали кровь, потому что она была редкой IV группы… Я ездила к месту захоронения в Цайтхайн. Теперь у семьи есть еще что-то, связанное с отцом, кроме нескольких писем с фронта, где он по-старому, трогательно обращается к нашей маме на "вы". Добавились бумаги из немецкого архива и снимок могилы. А папин статус не поменялся, Александр Овчинников — по-прежнему пропавший без вести.

Чтобы отца Галины Денисовой признали погибшим, ей надо обратиться в суд. Но 77-летняя жительница Новосибирской области не будет ходить по инстанциям, собирать справки. Дети других участников Великой Отечественной войны это делают: пытаются вернуть фронтовые вклады родителей, добиться льгот, уравнять себя в правах с семьями погибших военнослужащих.

Жена, дочь и сыновья Александра Овчинникова в 1940—1950-е годы получали от государства 140 рублей в месяц. И никогда не задумывались, почему пособия по потере кормильца, пропавшего без вести, в нашей стране в разы меньше, чем выплаты за кормильца, погибшего в бою. Деньги не интересуют Галину Денисову и сейчас. Для нее важнее, чтобы Родина, ради которой погиб ее отец, — хранила память о каждом герое Великой Отечественной.

Для России 5 миллионов пропавших без вести до сих пор — обезличенная масса. Ни живые, ни мертвые. Не оплаканные и не похороненные. Спустя 71 год после Победы надпись на Могиле Неизвестного Солдата у Кремлевской стены: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен" — это уже не только о героизме и самоотверженности народа, но и… о безразличии государства к своим защитникам.

"Ваше предложение заслуживает поддержки"

Региональные и всероссийская организации ветеранов, руководители поисковых отрядов, историки неоднократно обращались к министру обороны и главе российского правительства с просьбой "на государственном уровне признать пропавших без вести погибшими при условии, что они не запятнали себя перед Отечеством". От имени Совета Общественной палаты РФ ее почетный секретарь Евгений Велихов в 2014 году писал президенту Владимиру Путину: "Действующее законодательство не позволяет воздать заслуженные почести пяти миллионам наших дедов и прадедов. Несправедливо, когда погибшие солдаты, выполнившие долг перед страной, юридически считаются людьми неопределенного статуса".

По Гражданскому кодексу РФ (статья 45), "военнослужащий, пропавший без вести в связи с военными действиями, может быть объявлен судом умершим не ранее чем по истечении двух лет со дня окончания военных действий". Но эта норма не действует в отношении пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны. В несудебном порядке погибшими их не признают.

— Если у пропавшего нет родственников, никто из близких не пришел в суд и не признал человека погибшим, он так и будет пропавшим без вести еще лет 30, 40, 150! — возмущается заведующий Музеем-мемориалом Великой Отечественной войны в Казани, член-корреспондент Академии военно-исторических наук Михаил Черепанов. — А кто туда пойдет? Я знаю пример, когда бывший прокурор района целый год бегал в суд, добиваясь, чтобы его отца признали погибшим. Судья гонял за справками: "Докажите, что гражданин не вернулся с фронта. Докажите, что не получал пенсию. Докажите, что на войне можно погибнуть и что угроза жизни связана с боевыми действиями". Автоматически ни одного пропавшего солдата или офицера погибшим в России не признали.

Черепанов вкратце рассказывает мне об опыте Германии. С 1951 по 1965 год она разделила, систематизировала списки участников войны.

— Там нет пропавших без вести, потому что это вопрос наследства, — объясняет Михаил Валерьевич. — В Германии проблема решена на уровне правительства. Советский Союз — единственное государство, не признавшее погибшими миллионы людей. Россия продолжает традицию… чтобы не платить людям, не тратиться на льготы.

Дети пропавших без вести ничего не имеют. 60—65 лет назад вдовам платили пособия на несовершеннолетних: в селах — по 12 рублей в месяц, в городах — по 30. По тем временам вроде бы нормально, но семьи погибших получали по 200 рублей. Женщины не жаловались. В военкоматах от них отмахивались: "Может, твой пропавший сейчас в Канаде с другой семьей. Ты уверена, что он погиб, а не предал своих? Ходишь тут, просишь". У нас и в 2016 году полковник, сидящий в Генштабе, отвечающий за "память", однозначно мне сказал: "Никогда вы не признаете пропавших погибшими, потому что это финансовый вопрос".

Солдатские вдовы уже умерли. Единственные, кто сейчас могут получать какие-то дополнительные деньги к пенсии, — дети погибших на войне со статусом пенсионера, инвалида детства. Где вы найдете инвалида детства, дожившего хотя бы до 78—80 лет?

На письма и просьбы общественности о признании пропавших без вести погибшими российские власти неизменно отвечают: "Предложение заслуживает поддержки, вопрос взят в проработку уполномоченными федеральными органами исполнительной власти". Однако "проработка" затянулась на годы…

"Признают — придется платить"

Воронежский пенсионер Виктор Марковец, сын погибшего на Великой Отечественной войне командира Красной армии, показывает свою переписку с различными ведомствами — пачки документов.

— Я с 1969 года искал могилу своего отца и его однополчан. Лейтенант Иван Иванович Марковец погиб при прорыве блокады Ленинграда 15 января 1943 года. Он участвовал в операции "Искра", — говорит сын героя. — В стрелковой бригаде, которой он командовал, в первые же дни пропали без вести 170 человек. У меня есть общие списки безвозвратных потерь, там, считай, 1409 человек. И если до 1942—1943 года списки по пропавшим без вести подавали армейскому руководству тысячами, то потом оно стало наказывать командиров подразделений за потери по этой строке. Считалось, что пропавшие без вести — потенциальные перебежчики, способные выдать врагу информацию о дислокации войск и подразделений. Потери старались преуменьшить, разбивали статистику на разные сроки.

У нас нет без вести пропавших, есть без вести погибшие. О чем я и писал в Минобороны, правительство, администрацию президента. Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ в 2014 году поставил под сомнение идею признавать пропавших без вести погибшими в упрощенном — несудебном — порядке. Министры ничего не решают. Наверное, причина в деньгах. Признают людей погибшими — придется платить еще живым наследникам. В стране действует Закон "О денежном довольствии военнослужащих и предоставлении им отдельных выплат" (ФЗ-306 от 7 ноября 2011 года), по нему в случае гибели военнослужащего каждому члену семьи выплачивается денежная компенсация. Могут начаться судебные процессы, надо будет выделять деньги пожилым потомкам фронтовиков.

О героях и предателях

Когда в 2014 году Общественная палата РФ обратилась к президенту России с вопросом о статусе пропавших без вести, представители Минобороны заявили: "У нас есть данные, вынуждающие нас выступать против этого предложения. Масса людей осталась на вражеской территории. Были предатели".

— Пропавших без вести ни в коем случае нельзя признавать погибшими! — восклицает участница Великой Отечественной войны Мария Рохлина, только услышав тему статьи. — Я слишком много о них знаю: долго работала в Центральном архиве Минобороны. Была знакома с военнопленными, они рассказывали разные истории. Перед Курской битвой из подразделений из страха и подлости дезертировали по 200—300 человек. И их считают пропавшими без вести. Ни в коем случае нельзя считать их погибшими в сражениях.

— Да-да, Министерство обороны ссылается на то, что у нас было 700 тысяч предателей, и потому нельзя признавать 5 миллионов погибшими. Но мы все отлично понимаем, что такое черный список, — возражает заведующий казанским Музеем-мемориалом Великой Отечественной войны Михаил Черепанов. — Например, по Татарстану это 8 тысяч фамилий, семьям которых не рекомендовано выдавать извещения о гибели военнослужащих. Как вы думаете, кто туда попал? Прежде всего дезертиры и осужденные трибуналами: заснул на посту, или самострел, или мальчишка какой-нибудь не вернулся вовремя — заблудился. Те, кто действительно предал Родину и остался за рубежом, — даже не процент от пропавших без вести. Мы специально проверяли, когда делали Книгу памяти в 1990-е годы. Я сам носил списки в КГБ. По одному району мне нашли 16 выживших в плену из 2,5 тысячи пропавших без вести, когда принес материалы по другому — службисты замахали руками: "Не отвлекай ерундой".

Я занимаюсь поиском погибших с юности и помню рассказы ветеранов: "Мы уходили с поля боя и оставляли своих мертвых. Сами не могли их закопать, а потом видели извещения: "Пропал без вести". Раз не закопан — значит, пропал без вести. А когда у нас на кладбище в Казани в 1990-е стали пропадать могилы красноармейцев — из 5 тысяч осталось 400, — я выяснял, где родственники, и узнавал: семьи считают их пропавшими без вести.

У меня оба деда вернулись с войны. Но судьбы безымянных и забытых так поразили: из 398 тысяч погибших лишь в нашей республике пропали без вести 180 тысяч человек. Не надо лукавить: список предателей известен спецслужбам в любом регионе, военные преступления не имеют срока давности. Они пофамильно переписаны: перебежчики, полицаи, каратели. И это не 5 миллионов павших.

— Надо требовать, чтобы закон о смене статуса пропавших без вести разработали и приняли. В обязательном порядке, — считает ветеран Великой Отечественной войны, генерал-майор, доктор философских наук, профессор Степан Тюшкевич. — Люди сражались за Родину, участвовали в боевых действиях, а то, что при отступлении попали в плен… Обстоятельства всякие бывают. По-моему, сомнения должны быть отброшены. 71 год Победе, тянуть с решением дальше недопустимо с морально-этической точки зрения.